во всем отделении неотложной помощи никого из людей, кроме них двоих, не было. И Макс не хотел выяснять, как в подобной ситуации девушка воспримет его предложение. Ему и без того почудилось нечто странное в её взгляде: она глядела на него испытующе, словно бы хотела что-то о нем понять.

Её внимание Макса удивляло. Он хорошо понимал, как он сейчас выглядит: худой альбинос тридцати лет с хвостиком, с острыми чертами невыразительного лица и без всяких претензий на импозантность. Но этой своей внешности он был даже рад. Ни один колбер уж точно не заинтересовался бы его персоной. А Гастон — оставшийся его единственным другом — любил его независимо от внешних данных.

— С вашей ногой всё будет в порядке. — Макс наконец-то поглядел девушке в глаза. — Шрама не останется. Вам только нужно будет каждый день менять пластырь. Вы останетесь в больнице или хотите пойти домой? Если домой — я выдам вам запас пластырей на неделю.

— А вам не нужно… ну… как-то зафиксировать мое обращение?

Он пожал плечами:

— Это — по вашему желанию. Я сегодня здесь один: заменяю дежурного врача. Так что, если вы не хотите себя называть, я никаких записей делать не стану.

— Я думала, это вы — дежурный врач, — удивилась девушка.

— Нет, я просто волонтер. — Он указал на свой бейдж.

— Понимаю. — По взгляду пациентки казалось, будто она и вправду что-то поняла.

Было даже странно, что это юное создание разглядывает его столь бесцеремонно. Но Макс решил: это, возможно, следствие психологического потрясения.

— Вы, быть может, хотите обратиться в полицию? — спросил он. — Я могу туда позвонить. С вами ведь что-то случилось? На вас напали?

Девушка секунду поколебалась, потом ответила — непонятно:

— Не совсем. И в полицию я обращаться не собираюсь. Не вижу смысла. — А потом вдруг задала вопрос — без всякого перехода, так что Макс даже вздрогнул: — Вы знаете что-нибудь про Китеж-град?

Теперь уже он воззрился на неё изумленно и испытующе.

— Так знаете или нет? — снова спросила девушка.

— Да я даже имени вашего не знаю, — попробовал он отшутиться.

— Меня зовут Настасья.

— А я — Макс. Ну, Максим Алексеевич, если хотите. Ну, а вы — Анастасия?..

Он сделал паузу: здесь, в Риге, среди русскоязычного населения вошло в обычай обращаться к малознакомым людям по имени-отчеству, независимо от их возраста.

— Я не Анастасия и не Настя, я — Настасья, — с почти детской важностью произнесла девушка. — Настасья Филипповна Рябова. У меня так записано и в метрике.

— Как-как?! — От удивления он чуть было не выронил упаковку пластырей, которую уже приготовил для пациентки.

Гастон от его возгласа даже вскочил на все четыре лапы. Но тут же снова сел: понял, что хозяин просто поддался эмоциям — никакой угрозы ему нет.

— Настасья Филипповна, — повторила девушка, ничуть не смущаясь. — Мой папа обожал Достоевского. И, когда у них с мамой родилась я, имя для меня было готово заранее.

«Папа — обожал, — подумал Макс. — Выходит, её отца уже не в живых».

— А ваших родителей не смутило то, что они назвали свою дочь в честь литературной героини… скажем так: с не очень счастливой судьбой?

— Не смутило — они были не суеверны.

И Макс понял: обоих её родителей уже нет на свете. Оставалось только поражаться, как она — с этакой красотой! — сумела не попасться в лапы колберам. А юная пациентка будто прочла его мысли.

— Меня воспитывал дедушка, — сказала она. — И вот он поначалу и вправду был не очень рад, что мне дали такое мое имя-отчество. Часто выговаривал за это моим родителям. А потом… В общем, его стали волновать совсем другие вещи. Но давайте дальше вы будете называть меня просто Настасьей, без отчества. А я буду звать вас Максом, хорошо?

— Хорошо, — кивнул он.

— Так что же насчет Китеж-града, Макс? И я, конечно, не про оперу сейчас говорю.

4

Он знал про не оперный Китеж-град. Был одним из немногих, кто по-настоящему знал о нем — и здесь, в Балтийском союзе, и в Евразийской Конфедерации. А Конфедерация была огромной! Изначально включавшая в себя только Россию, Белоруссия, Казахстан и Киргизию, она впоследствии приняла в свой состав Болгарию, Сербию и Монголию. А статус ассоциированных членов и вовсе имели больше десятка государств. Однако — хватило бы пальцев на руках, чтобы среди многих миллионов конфедератских жителей пересчитать тех, кто на самом деле был осведомлен о китежской коммуне. Исключение, конечно, составляли поселенцы самого Нового Китежа, но они старались без крайней необходимости не покидать его пределы. Да что там — старались вообще их не покидать.

— Красота может быть сущим проклятьем — в точности, как для Настасьи Филипповны из романа Достоевского, — сказал Макс — больше самому себе, чем девушке.

— Это уже не имеет значения. — Пациентка села на смотровом столе, свесив ноги. — Но я хочу, чтобы вы всё-таки ответили мне.

— Да, я знаю о Новом Китеже, — сказал Макс. — Но вот откуда вы, Настасья… — (он чуть было не прибавил: Филипповна), — о нем знаете?

— Мой дедушка рассказал мне про этот Китеж, перед тем, как… Ну, неважно. В общем, он хотел, чтобы мы — я и мой жених, Ивар, — вдвоем туда отправились.

Макса так неприятно поразило упоминание о женихе, что он сам на себя удивился. Ну, что это за ребячество? Какая разница, есть у этой девушки жених или нет? И всё же его голос прозвучал как-то неестественно, когда он спросил:

— И где же он теперь — ваш жених?

Девушка сразу сникла, и уголки её пухлых, почти детских губ опустились книзу.

— Он остался на мосту ЕС, — сказала она. — А на мне осталась его кровь.

Говоря это, она повела плечами — словно пытаясь обратить внимание Макса на свою ветровку, покрытую подсыхающими красно-бурыми пятнами. Однако по её интонации легко было понять, что, говоря: на мне его кровь, Настасья подразумевала не только буквальный смысл этих слов. Но по-настоящему Макса смутило — и заставило испугаться! — совсем другое. «Мост ЕС…» — подумал он.

А девушка тем временем прибавила:

— Но я могу вам его показать — моего Ивара. — Говоря это, она сунула руку под свою ветровку.

— Он мертв, надо полагать? — спросил Макс. — Там, на мосту, осталось его тело?

— Они все — мертвы. — Подбородок Настасьи дернулся, но было видно, что при этом она крепче сжала какой-то предмет, находившийся у неё под ветровкой. — И там его тело, да.

— И вы по-прежнему не хотите обратиться в полицию?

— Никто не убивал Ивара. Это был несчастный